БЕЗДНА
Паскаль всю жизнь свою зрел бездну пред собой.
— Увы! Она во всем — в делах, в мечтах, в стремленьи,
В словах! И чувствовал Испуга дуновенье
Я тоже над своей дрожавшей головой.
Вверху, внизу, везде могильный берег, тени,
Молчание, простор манящий и глухой…
На тьме моих ночей искусной Бог рукой
Рисует смутные, томящие виденья.
Как ямы гибельной без света и без дна,
Ведущей в жуткую страну, боюсь я сна.
Я в окнах вижу всех провалы мирозданья,
И дух мой, на краю той пропасти стоя,
Завидует слепым дарам небытия.
— Ах! Быть всегда средь Числ, вне мысли, вне сознанья!
ЖАЛОБЫ НОВОГО ИКАРА
Те, кто продажных дев любили,
Счастливы, сыты и вольны.
А я — я обнял только сны
И руки опустил бессильно.
Горит на дне моих ночей
Огонь светил, мечтой зажженных,
Но жив в зеницах опаленных
Лишь призрак солнечных лучей.
Напрасно я хотел простора
Найти средину и предел;
Взмах крыльев смелых ослабел
В сверканьи огненного взора.
Я страстью к Красоте сожжен,
Но не позволит мне богиня
Навеки имя дать пучине,
В которой буду погребен.
ЗАДУМЧИВОСТЬ
Будь тихой, Скорбь моя, и кроткой, заклинаю!
Прихода Вечера просила ты; вот он.
Над шумным городом нависла мгла густая,
Одним неся ярмо, другим даруя сон.
Пока на грешный пир бежит толпа тупая
И под бичом Страстей свой изливает стон,
На рабском празднике раскаянье рождая,
Дай руку, Скорбь моя, покинем мы притон.
Смотри, склоняются покойные Годины
С небесной выси к нам, надев убор старинный;
С морского дна Печаль прозрачная встает;
Ложится Солнце спать на западе туманном;
И длинный саван свой с востока Ночь влечет;
Внемли, мой друг, внемли шагам ее желанным.
Парижские картины
ПЕЙЗАЖ
Чтоб в тишине слагать невинные эклоги,
Поближе к небу спать хочу, как астрологи,
И, колоколен друг, в тиши святых часов
Внимать могучий гимн их медных голосов.
Я с выси чердака, лицо склонив на руки,
Услышу мастерских немолкнущие звуки,
Мне будет виден труб и колоколен лес
И вечная лазурь безбережных небес.
Отрадно сквозь туман следить за восхожденьем
Светил на небеса и первым появленьем
Ламп в окнах, наблюдать дым, вьющийся струей,
И чары месяца над бледною землей.
Увижу я весну, дни летние и осень;
Когда ж придут снега и сон зимы морозной,
Закрою ставни, дверь запру и в темноте
Отдамся всей душой я творческой мечте.
Там стану грезить я о далях синеватых,
Фонтанах, плачущих средь лавров и гранатов,
Объятьях, соловьях, поющих без конца,
И всем, что радует наивные сердца.
Мятеж в окно мое стучать напрасно станет,
И лоб мой над столом склоняться не устанет;
Ведь будет мне тогда власть дивная дана —
На зов мой расцветет нездешняя весна,
Из сердца извлеку лучи, и вдохновенье
Дум жгучих мне вернет зефира дуновенье.
СОЛНЦЕ
Вдоль старой улицы, где дремлют одиноко
Приюты жалкие печального порока,
Когда льет солнце луч, пронзительный как нож,
На город и поля, на крыши и на рожь,
Один я предаюсь безумным упражненьям,
За рифмой бегая повсюду с вожделеньем,
В исканьях нужных слов бредя по мостовой
И находя подчас стих звонкий и живой.
Отец кормилец тот — враг бледного мороза,
И к жизни он в полях зовет червей и розы;
Снимает он легко ярмо земных забот
И в ульи, как в умы, вливает свежий мед;
Дает он молодость душе калек печальных,
Им бодрость возвратив их лет первоначальных,
И жатвам он велит пленительным расти
На ниве сердца, вновь готового цвести.
Когда он, как поэт, является средь града,
Последним он вещам несет свои награды
И входит, как король, без шума и гонцов,
В палаты всех больниц и залы всех дворцов.
РЫЖЕЙ НИЩЕНКЕ
Пламя кос твоих слилось
С белой кожею, и сквозь
Платье светит беднота
И красота.
Мрамор плеч твоих худых,
Весь в веснушках золотых,
Юной прелестью маня,
Пленил меня.
Твой уверен легкий шаг,
И тела принцесс не так
Были грацией полны
В дни старины.
Если б волей добрых фей,
Вместо ветоши твоей,
Падал шелковый наряд
Тебе до пят;
И, для взора знатока,
Вместо рваного чулка
На ноге твоей сверкал
Златой кинжал;
Если б не держался лиф,
Соблазнительно раскрыв
Кожу, молока белей,
Твоих грудей;
Если б всё же ты тогда
Не сдавалась без труда
Ласкам смельчака, борясь
С ним и смеясь;
Нити светлых жемчугов,
Строфы звучные стихов,
Приняла бы ты из рук
Покорных слуг;
Племя стало б рифмачей
Посвящать плоды ночей
И ловить исподтишка
Блеск башмачка.
Паж в расцвете юных лет,
И вельможа, и поэт,
Bсе бы стали, о поверь,
Стучаться в дверь.
Насчитал бы твой альков
Ласк не больше, чем гербов,
Власти покорив твоей
Род королей!
— Но к чему мои мечты?
Ведь с утра не ела ты
И всё смотришь, кто бы мог
Подать кусок;
Ты любуешься тайком
На стекляшки за окном
(Не могу тебе — прости! —
Их поднести);
Так ступай же без других
Украшений дорогих,
Кроме юной наготы
И красоты!